Мой первый вопрос к педагогу Нигоре Шариповой был такой: «Каким способом вы за две недели добиваетесь от своих учеников, которые приехали в Узбекистан практически со всех континентов, пусть пока и элементарного, но понимания узбекской речи?»
— Я работаю по учебнику, который создан мной и моими коллегами. Лет десять тому назад к нам приехала голландка, она жила некоторое время в Турции и знала на минимальном уровне турецкий язык, — начала свой рассказ Нигора-хон. — Мне поручили обучить ее узбекскому языку. Начали с «нуля», «методом пряника» — мы так называем игровую форму обучения: сидя, стоя, в движении, жестикулируя. Я ведь не владею английским языком, для моей методики обучать без языка-посредника — это отлично! Самое главное — преодоление порога нерешительности и огромное желание, стремление изучить язык — так мы выходим из этой ситуации. Ученик вынужден понять, принять новый язык. Приходите на занятия, увидите…
Тихонько захожу в аудиторию, в которой пять человек — начинающая группа. Все встали и поприветствовали меня на узбекском языке. Я присела за свободный столик и… Иностранцы — убеленные сединами мужчины, молодой парень — четко, с довольно правильным произношением повторяли за учителем слова, выражения, отвечали на вопросы осмысленно, где-то импровизировали, используя свой словарный запас. Боб, Матис, Джулия, Крис, Расел приехали из США, Германии, Новой Зеландии, по профессии — педагог, инженеры, хирург. Работают по контрактам в Ташкенте. Они поняли, что без знания языка нашей страны нет возможности получать информацию, разговаривать с соседями, на улице, в транспорте, на базаре.
… А я вернусь к разговору с Нигорой о методах преподавания узбекского языка, о проблемах, которые возникают при его усвоении.
— Так почему же многие комплексуют, когда начинают изучать государственный язык? Имея практику везде, имея языковую информацию в средствах массовой информации? Что же им мешает?
— В первую очередь, мне кажется, необходимо желание изучить язык. Увы, до сих пор у многих старый стереотип: зачем нам учить другой, если знаем один? И еще, отсутствует интерес к другой культуре, быту народа, с которым рядом живешь, его традициям. А вот у моих слушателей желание огромно, они стараются больше общаться. У них возникает потребность в знании языка. И когда я захожу в аудиторию, у меня появляется внутренняя радость, я с воодушевлением занимаюсь с ними, потому что в их глазах вижу интерес. Они каждый звук, слово улавливают. Они ничего не пропускают, и я как педагог ценю это, стараюсь дать им больше знаний. Я преподаватель, и для меня самое главное — понимать того, кого обучаю, и еще чувствовать, что слушатель хочет, что ему удобно. У нашего слушателя должно быть доверие к нам, а у учителя должен быть контакт с каждым, если в аудитории двадцать-тридцать человек и если всего два человека.
— А что в наших школах, в институтах, нельзя разве этого сделать?
— В детских садах начинается изучение языка в игровой форме, а вот дальше… Школьная методика его преподавания отбивает всякий интерес. Нужна новая. Мы, например, работаем по своей, разработанной на нашей кафедре узбекского языка Центра изучения иностранных языков. И через газету еще раз приглашаем к нам на кафедру: мы поделимся всеми своими знаниями, опытом. Хотя, увы, бывало и так, что тот, кто брал наши материалы, потом через некоторое время публиковал их… от своего имени.
Умалять достоинство других педагогов, тех, кто пишет учебники узбекского языка для школ, институтов, нет причины. Но если бы они были более красочными, если бы был современный дизайн, доступность материала, я думаю, что приобщение к государственному языку было бы намного успешней. И, вероятно, нужна объединенная работа всех педагогов узбекского языка.
— За какой временной отрезок ваши ученики смогут сносно говорить, понимать, писать, общаться на узбекском языке?
— Если они интенсивно занимаются четыре часа три раза в неделю, в том числе и дома, если бывают в узбекской среде, плюс учебники, аудиокассетная работа, через два-три месяца они заговорят без языка-посредника. А дальше смогут самостоятельно обогащать свой словарный запас.
У нас работает «бегинес курс» — начальный — семь недель, «пост бегинес» — продолжительный этап — семь недель и так далее. А в начале лета проводим выпуск слушателей. Они поют, разговаривают, танцуют, интересно проходит этот байрам.
Мы говорили с Нигорой по-русски, иногда переходя на узбекский. Я была поражена ее чистым произношением, грамотной русской речью. Ведь она закончила узбекскую школу, в университете — факультет узбекского языка и литературы, работала постоянно с узбекской аудиторией.
— Вы знаете, когда я говорю по-русски, в отличие от своих слушателей-иностранцев, я «комплексую», — засмеялась Нигора, — потому что русский — это не мой родной язык. Но я закончила в Ташкенте школу № 70, у нас были прекрасные педагоги по русскому языку, но больше я училась у русских, с которыми общалась на улице, в махалле, в вузе. Так приобщалась к русской культуре. И сегодня обидно, когда слышу убогую узбекскую и русскую речь и с экрана телевизора, и слушая программы по радио. Что случилось с нами, почему мы забываем свои родные языки, которые имеют богатейшую палитру?
… Занятия заканчивались. Выходя из аудитории, я услышала на чистейшем узбекском языке: «Хайр, яхши боринг! Яна келинг, биз кутамиз!» И мне захотелось еще не раз побывать на байраме этого курса узбекского языка в центре, что расположился на самой оживленной площади Чорсу в старинной части Ташкента.
Флора Фахрутдинова.
