Марина Турпищева — актриса столичного театра «Ильхом» не может пожаловаться на творческую судьбу. В репертуаре последних лет одних только разнохарактерных ролей было несколько. Это соблазнительная Дземруда, затем импозантная Розалинда в «Счастливых нищих», простодушная миссис Торрелли в «Квартале Тортилья — Флэт», многоликая просто Женщина в «Подражаниях Корану». Две роли сыграны в спектакле «Мещанская свадьба»: первоначально она была представлена нежной Невестой, а затем, по мере взросления актрисы, была уготована ей участь стервозной Жены. Мещанка мамаша Юбю в «Короле Юбю», претендующая на высшую власть, была полной противоположностью величественной, королевствующей особе — Медее из одноименной пьесы Еврипида. Накануне круглой даты в жизни актрисы с ней встретился наш корреспондент.
— Марина Романовна, традиционный вопрос: каков был ваш творческий путь?
— Закончила я театральный институт имени Островского, курс под руководством Ольги Александровны Черновой. В то время она была главным режиссером театра имени Горького, и по этой причине набирала для театра целевой курс. Когда училась в институте, Марк Яковлевич Вайль, единственный и бессменный художественный руководитель театра «Ильхом», пригласил меня участвовать в массовке спектакля «Дракон». Уже в те годы слава «Ильхома» как авангардного театра далеко шагнула за пределы страны. Официальные лица относились тогда к постановкам театра-студии настороженно. А наш педагог Чернова даже ругала, что мы, молодые несмышленыши, переступали черту дозволенного — служили «недостойному искусству».
— И каково было вам преодолевать это табу?
— Нам всем жутко это нравилось. Мы бегали на все спектакли. Для нас это было отдушиной. И хотя, попав по распределению в главный русский театр страны, где по тем временам у меня было достаточно ролей, я не прекращала играть в «Ильхоме». На моей памяти даже закрывали спектакль «Дорогая Елена Сергеевна», где в главной роли блистала Светлана Норбаева. У меня там была роль Ляльки. Через два года спектакль был восстановлен в репертуаре. Представление прозвучало как разрыв бомбы. Разыгранные события происходили и в обычной тогдашней нашей жизни.
— Когда же все-таки дорога окончательно вас привела в «Ильхом»?
— Она меня отсюда и не уводила. Статус театра-студии не позволял иметь официальный штат, твердые оклады. Вот почему для представлений мы сами готовили себе костюмы. На общественных началах изготавливали реквизит, устанавливали декорации. После работы на официальной сцене многие приезжали в «Ильхом», играли спектакли, которые начинались в девять-десять часов вечера. Зал при этом всегда был полным. Наши репетиции заканчивались в четыре-пять утра.
— И как такие нагрузки отражались на физическом, эмоциональном состоянии?
— Замечательно! Было непередаваемое ощущение полноты чувств и необходимости нашего труда. И потом, когда тебе 20 лет, усталости не чувствуешь. Мы полностью были поглощены работой, успевали и по месту основной работы, и здесь. В 1988 году поменялось руководство театра Горького, тогда же я перешла в «Ильхом». Статус у последнего стал иным, творческий коллектив стал получать зарплату. Любовь к театру, мое творчество здесь продолжается до нынешних дней, хотя игра на большой сцене, в стенах нынешнего русского театра, театра «Аладдин», когда предоставляется такая возможность, также привлекательны. (К сведению тех, кто ни разу не был в «Ильхоме». Зрительный зал и сцена очень малы, да ко всему прочему расположены в подвальном помещении).
— Но вы все же считаете себя актрисой «Ильхома»? Чем объяснить такую привязанность?
— Многим. Но главное — это наш художественный руководитель Марк Вайль. Это тот режиссер, который помимо таланта обладает необычайной новизной мироощущения, теми качествами, которым многие должны позавидовать. Умение создавать искусство, лепить в неожиданных формах, звучаниях, пространствах произведение — удел не всякого творца. С самого начала Марк Яковлевич был тем человеком, с которым мне было интересно работать. Он, если сравнивать с другими, был ближе актеру: позволял самим импровизировать. Хотя здесь уместнее слово «требовал» импровизации. Действие в спектакле он выстраивает, отталкиваясь от самих актеров.
И еще, с недавних пор для меня притягательной оказалась педагогическая стезя. Если ранние предложения Марка Вайля вести курсы в школе-студии при театре «Ильхом» вызывали во мне чувства страха, так как я считала себя не готовой, и по этой причине отклоняла их, то последний набор все воодушевил меня. И сейчас, помимо нашего руководителя, актерское мастерство веду и я, и мой талантливый коллега Борис Гафуров.
Недавняя премьера «Кровавой свадьбы» была показана выпускниками четвертой школы-студии. Замечательно в ней работают Наргиля Халилова, Райхон Шахобитдинова, Наргиз Абдуллаева. Достаточно стабильно проявляет свое умение и творческий подход Наташа Смирнова. Вообще талантливы все из этого моего первого курса.
Отбор в школу проводится всем коллективом театра по конкурсу в три тура, как и во всех вузах. Бывают и волнения, и ошибки у поступающих, но мы с пониманием к этому относимся. Ведь порой и зрелого артиста бьет дрожь от волнения.
— Почти 20 лет на сцене. Неужели еще осталась предстартовая жуть?
— Если быть точнее, то 22 года я волнуюсь перед выходом на сцену. Не потому, что забуду роль, движения, но есть нечто в закрытой двери, отделяющей нас от зрителей. Стоит лишь сделать первый шаг на сцену, и куда-то улетучивается мое волнительное состояние. И даже происходит неожиданная метаморфоза: проходит головная боль, насморк…
— Мамаша Юбю — смешная, нелепая, старая тетка, которая ходит утиной походкой, имеет пышные, а на самом деле накладные формы. Наверное, трудно красивой женщине смириться с такой ролью?
— Я не боюсь быть нелепой. Роль мамаши Юбю было интересно выстраивать. Такого персонажа у меня ранее в репертуаре не было. На смену романтичных или коварных, властных женщин пришла «старая ворона», как ее окрестил папаша Юбю. Есть роли вводные, когда до тебя их кто-то играл. Что-то примеряешь из старых наработок, а что-то находишь новое. Образ кухарки в чепчике, объемном балахоне, грубой обуви был изначально выстрадан, создан мной. Даже для завершающего штриха я принесла из дома полосатые шерстяные носки. Признаюсь, над образом работала с удовольствием.
— Эта ваша героиня падает, куда-то проваливается. Жена в «Мещанской свадьбе» садится в неожиданно разваливающиеся кресло, стулья. Создается впечатление, что вам безумно больно. Много ли сломанных ребер, синяков, ссадин можете пересчитать на своем теле за всю артистическую карьеру?
— Синяки появляются. Но на сцене показывается каскадерский трюк. Вроде умираешь, но на самом деле жив и ничего не сломано. Я благодарна за это умение своим институтским педагогам по сценическому движению и танцу — Дроздову и Проценко. Наши учителя вкладывали в нас одинаковые знания, навыки, но многое зависит от индивидуальности творческой личности. Благодаря работе над собой можно научиться петь, танцевать, хорошо двигаться и… даже падать. Сцена предлагает, диктует свои законы и условия, по которым и в три дня можно выучить роль, фразы на узбекском, итальянском языках, песню на английском. Именно с таким «набором» мне пришлось столкнуться, когда срочно была введена в спектакль «Счастливые нищие».
— Адаптированную песню Фрэнка Синатры «Нью-Йорк» вы с неменьшим успехом спели в заключительной сцене «Счастливых нищих». Или все же присутствовала фонограмма? Если все же сами исполняете, что любите петь для себя?
— В спектакле я пою сама. Порой песня, прозвучавшая на сцене, не поется в обычной жизни. Для себя же я отдельно не пою, на девичнике предпочитаю исполнять в дуэте с Ольгой Володиной, актрисой Академического Русского драматического театра Узбекистана.
— Какая роль для вас оказалась наиболее интересной, открытием?
— Отдельно выделить какую-то роль не могу. Каждая для меня явилась открытием, ведь ранее в работе с подобными образами я не сталкивалась. Хотя… особое место в моем творчестве заняла роль Наташи в спектакле «Жизель». Интересна коллизия произведения, когда женщина средних лет влюбляется в молодого человека. После представления я уходила домой настолько выжатой, что буквально ничего не видела, не ощущала.
— Я обратила внимание, что физическое состояние артистов, их пластика, независимы от их возраста. Эти же слова относятся и к вам. Что это? Культ театра — быть спортивно подтянутым, уметь хорошо танцевать и двигаться?
— Наверное, это отношение к фактуре собирательного образа актера складывалось из общей традиции театра — все уметь делать самому. Видимо, отсюда и страсть к движениям, танцам в наших постановках. Хотя порой Марк Яковлевич сетует, что ему трудно найти массивную, колоритную фигуру для определенной роли. Что касается меня, то мне легко танцевать. И это делаю я с большим удовольствием.
— А что еще любите делать?
— Готовить. Это у меня легко и быстро получается. Плов просто шикарный могу сготовить. Могу побаловать и своих товарищей по театру. К примеру, на премьеру «Кровавой свадьбы» испекла своим питомцам и создателям спектакля капустный пирог.
— Что для вас театр? Храм или бедлам?
— Ни то и ни другое. Это почти дом, в котором я оставляю часть своей души, эмоций, слез, радостей. Я ощущаю биение родных сердец. Мы здесь живем — спорим, ругаемся, создаем, переживаем, справляем дни рождения, праздники.
— Что вы просите у Всевышнего? Может, красоты, денег, силы?
— Я всегда прошу здоровья родным и близким. Ума моим врагам. А для себя? Красоты — нет. На сцене я могу быть и красивой, и ужасно страшной. Богатство — такое относительное понятие… По-моему, рассуждения о деньгах, материальном достатке — это мелочи особого рода. Как говорил Сенека, человек никогда не бывает довольным. Человеку нужно столько, сколько с него «довольно». А как определить это «довольно»? Ведь наши желания всегда растут по возрастающей. Мои приоритеты отданы другому…
— Ваши дети имеют отношение к искусству?
— Старшему сыну Александру сейчас 22 года. Закончив ирригационный институт, он все же потянулся к театру. Сейчас он работает в звукоцехе «Ильхома». Младшему Диме 15 лет. Занимается каратэ, хочет получить коричневый пояс. Совсем не думает посвятить себя служению Мельпомене.
— Последний вопрос. Немало талантов из среды русскоязычного населения уехали в страны СНГ, другие государства. Что вас держит на этой земле?
— Все, что у меня есть в Узбекистане, связано с театром, Марком Вайлем. Еще лет десять тому назад меня приглашали в Москву, Питер. Я же не могла себя представить без «Ильхома». Ведь сорвется один, второй, третий спектакли. Я понимаю, что незаменимых людей нет. Но мы всегда питаем иллюзии, что мы незаменимы. Однако, задавая себе ваш же вопрос, я неизменно себе повторяла: «Не могу я жить без «Ильхома»! Не мо-гу!» Также как не могу представить «Ильхом» без Вайля. В противном случае это будет другой театр, где будут создаваться иные творения.
Наш художественный руководитель является душой, сердцевиной, стержнем театра. А мы все остальные — составляющие компоненты, где-то винтики огромного механизма. Несмотря на то, что в своем коллективе все мы равны. Эта атмосфера всегда меня согревала. Если есть желание и есть стимул, значит, театр будет жить, творить.
* * *
Роли актера скоротечны: то возраст о себе дает знать, то спектакль сходит со сцены. А талант долговечен. Редко кто сейчас вспомнит Ксанфа, но имя его раба Эзопа до сих пор на слуху. И еще. Современные теле- и эстрадные «звезды», ничего из себя не представляющие даже в пределах своей страны, чаще всего оказываются обласканными почестями и званиями. А истинные творцы остаются непризнанными. Увязать две мысли оставляю читателю.
Может, наступит время, когда власти обернут взоры не только к отдельно взятому театру, но и ко многим творческим коллективам, тем более к тем, кто с честью представляют Узбекистан за рубежом. Оценят достойных. Ведь не зря гласит истина: достоинства и честь надо признавать при жизни.
Беседу вела
Муяссар Максудова.
